— Хвала Господу! — отвечает король со смехом.

Двое с носилками уже спешат к ним. Суффолк садится и решительно заявляет:

— Я в состоянии ходить! Будь я проклят, если меня унесут с поля битвы, пока я еще не умер!

— Вот и хорошо. — Генрих поставил зятя на ноги, подбежал еще кто-то, и они повели спотыкающегося Суффолка прочь, поддерживая его с обеих сторон.

— Оставайся, — бросил король сестре через плечо. — Устроим его поудобнее и поищем какую-нибудь повозку.

Услышав приказание, королева Мария остановилась. Тут подбежал королевский паж с шарфом в руках.

— Не сейчас, — резко произнесла королева Мария. Парень замер в нерешительности.

— Но это он выронил, ваше величество. Когда снимал нагрудник.

Она протянула руку, и паж отдал шарф. Она, с отсутствующим видом комкая шарф в кулаке, смотрела вслед мужу — король вел его в дом, где сэр Джон Лавик уже торопился открыть двери, позвать слуг, и направилась обратно к шатру. Я бросилась было к королеве Марии, но замерла, не зная, что мне делать.

— Как он? — спросила королева Екатерина. Королева Мария нашла в себе силы улыбнуться:

— Неплохо. Голова ясная, кости целы, нагрудник едва погнут.

— Что это у вас?

Королева Мария опустила глаза на измятую ткань:

— Ах это! Король выронил, а паж поднял и отдал мне. Она раскрыла ладонь, не видя и не слыша ничего, по-прежнему занятая только мужем.

— Пойду к нему, — решила она. — Анна, вы и все остальные можете после обеда остаться с королевой.

Екатерина одобрительно кивнула, и королева Мария поспешила к дому. Проводив ее глазами, королева, как всегда неторопливо, развернула шелк. Тонкая ткань легко скользила между пальцами. И возле бахромы — вышитая ярко-зеленым шелком монограмма: МБ.

— Видимо, это ваше? — Ее слабый голос был полон презрения. Она держала шарф двумя пальцами, на расстоянии вытянутой руки, словно дохлую мышь, найденную на дне буфета.

— Давай, — шепнула Анна и подтолкнула меня в спину. — Возьми.

Я сделала шаг вперед. Королева выронила шарф, но я успела подхватить. Жалкий клочок ткани выглядел хуже половой тряпки.

— Спасибо, — смиренно произнесла я.

За обедом Генрих едва взглянул на меня. Несчастный случай поверг короля в меланхолию — придворные уже научились ее опасаться, — столь свойственную еще его отцу.

Королева не могла быть милее и приятней, но ни беседа, ни очаровательные улыбки, ни музыка не могли развеселить короля. Он без смеха наблюдал за ужимками шута, слушал музыку — и пил все больше. Королева никак не могла развеселить его, потому что отчасти сама была причиной плохого настроения. Он смотрел на жену, женщину на пороге старости, и видел смерть за ее плечом. Пусть она проживет еще десяток лет, проживет сколько угодно — лицо уже покрывается морщинами, месячные скоро прекратятся… Королева прямиком движется к старости, так и не оставив наследника. К чему поединки, песни и танцы, игры весь день напролет, если нет мальчика, принца Уэльского, — значит, король не исполнил величайший, главнейший долг перед королевством. А бастард от Бесси Блаунт — не в счет.

— Уверена, Карл Брендон скоро поправится, — начала королева.

На столе стояли засахаренные сливы и пряное, сладкое вино. Королева сделала глоток, но вряд ли почувствовала вкус — король сидел рядом с ней с искаженным, потемневшим лицом — вылитый отец, а уж тот никогда не любил невестку.

— Не думайте, что это ваша вина, Генрих. Видит Бог, поединок был честным, вы даже первым получили удар.

Король повернулся в кресле и холодно взглянул на королеву. Улыбка исчезла с ее лица, но она не спросила, в чем дело. Зрелая и мудрая леди, она не станет расспрашивать рассерженного мужчину о причине гнева. Бесстрашно улыбнулась и подняла бокал.

— Ваше здоровье, Генрих! — с теплотой в голосе произнесла королева. — Благодарю Бога — сегодня не вы получили рану. Бывало, умирая от страха, я бежала из шатра на арену, и сейчас, жалея вашу сестру королеву Марию, я ликую — сегодня не вы получили рану.

— Мастерски сделано, — шепнула Анна мне в самое ухо.

Это сработало. Мрачный взгляд посветлел. Генрих был покорен мыслью, что женщина может так за него волноваться.

— Никогда не видел вас в тревоге.

— Муж мой, я в тревоге день и ночь, но пока вы здоровы и счастливы, пока в конце концов возвращаетесь домой, на что мне жаловаться?

— Ага, — еле слышно произнесла Анна. — Она дала ему разрешение и обезоружила тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Очнись! Разве не ясно? Она развеяла его дурное настроение и разрешила быть с тобой — если он вернется, когда все будет кончено.

Король поднял бокал для ответного тоста.

— А что будет дальше? — тихонько спросила я. — Ты же у нас все знаешь?

— Он возьмет тебя — ненадолго, — небрежно бросила Анна. — Но ты не встанешь между ними. Тебе его не удержать. Она стара, это правда, но обожает короля, а ему это необходимо. Во времена его юности Екатерина считалась прекраснейшей дамой во всем королевстве. Тебе этого не побороть, такая, как ты, для этого не подходит. Ты мила, почти влюблена в него, что полезно, но я не сомневаюсь — тебе его покорить не удастся.

— А кому удастся? — ошеломленно спросила я — она и вправду меня в грош не ставит. — Тебе, что ли?

Она взглянула на короля с королевой. Так военный оценивает стену перед осадой. Чисто профессиональный интерес.

— Я, пожалуй, смогла бы. Но будет нелегко.

— Он хочет меня, а не тебя, — напомнила я. — Он моей благосклонности добивается. Мой шарф носил на груди.

— И выронил, даже не заметив, — с всегдашней безжалостной точностью заметила Анна. — В любом случае — дело не в его желаниях. Он жаден и испорчен, его можно подбить почти на все, что угодно. Но ты на это не способна.

— Почему это не способна? — возмутилась я. — С чего ты взяла, что сумеешь удержать его лучше меня?

Казалось, ее безупречно прекрасное лицо вырезано изо льда.

— Женщина, которая возьмется управлять им, никогда не должна забывать, что действует по плану. А ты готова получать удовольствие в постели и за столом, в то время как единственным удовольствием должно быть постоянное на него влияние, постоянный контроль над королем. В таком браке нет места плотской страсти, что бы там Генриху ни казалось. А это требует немалого искусства.

Обед закончился в пять часов, и лошади уже ждали перед домом — можно сразу прощаться с хозяином, садиться в седло и скакать в Эльтам. Когда мы встали из-за пиршественных столов, я заметила, как слуги сбрасывают остатки хлеба и мяса в большие корзины, чтобы продать их за бесценок возле кухонных дверей. Этот след расточительности и мошенничества тянулся за королем по всей стране, словно слизь за улиткой.